На очередной «Умной среде», проходившей в клубе «Труба», рассуждали о фотографии и о том, что сейчас представляет собой фотожурналистика в России. Докладчиком выступал известный российский фотожурналист Сергей Максимишин, работающий со многими крупнейшими журналами (GEO, «Русский репортер» и др.), который однажды сказал: «Я не комментирую глобальные процессы, я снимаю маленькие истории». На увлекательном разговоре, который начался с показа его известного проекта «Последняя империя», присутствовал и корреспондент НГС.НОВОСТИ.
Что такое фотожурналистика?
Совершенно напрасно отделять фотожурналистику от другой журналистики. У нас у всех разный язык, но задача одна и та же. Журналистика вообще, это когда одни люди рассказывают другим людям о том, как живут третьи люди.
У меня есть ощущение, что фотожурналистика в кризисе. Вот в 70-е годы фотография влияла на мир. Мы все помним те фотографии, которые изменили мир. Мы помним фотографию бегущей горящей вьетнамской девочки… Я не знаю, что нужно снять сейчас так, чтобы повлиять на умы. У меня есть ощущение, что наступило некое пресыщение. Люди перестали видеть за фотографией горе. Я не могу себе честно ответить вот на такой вопрос. Я видел 150 фотографий беженцев из Африки. Каждый год побеждает эта история (на международных фотовыставках – прим. автора). И все 150 фотографий замечательные. Все берут за душу. Я не знаю, зачем нужно делать 151-ю… Я буду ее делать, но не знаю, зачем она нужна. У меня сложилось ощущение, что сейчас фотографы работают для фотографов. Я в тупике. И я думаю, что и фотожурналистика в тупике...
Фотографы уже не знают, как достучаться до человека. Сейчас фотография перестала быть СМИ, мы ничего не покажем такого, чего бы люди не увидели по «ящику» (ТВ – прим. автора). Может, нам уже не надо рассказывать, ЧТО было, может, надо рассказывать, КАК было? Фотограф превращается в транслятор ощущений.
Арт-фотография, документальная фотография, выпендреж фотографа…
Я бы не называл это «выпендрежем». У меня есть ощущение, что весь мир ищет. Весь мир устал от красивых изображений в стиле Magnum. Уже многие в мире делают красивые фотографии. И этого мало уже. Идет состязание концепций. Вот я видел проект, который стал лучшим на одном из показов… Фотограф садится в лодку и плывет по реке, отделяющей Северную Корею от Китая. И снимает все, что видит на северокорейском берегу. Там нет ни одной фотографии, которая заставила бы что-то почувствовать. Но фотографии наезжают друг на друга, и создается полное ощущение, что ты плывешь по этой реке сам. Фантастическое ощущение! Это блестящий проект! Но нужно ли быть фотографом и уметь фотографировать, чтобы снять такое?
Мы были в Индии, возили туда студентов, делали мастер-класс. У одного мальчика была тема «Религия». Проходит день, два, три… А у него ничего не получается – недостаточно опыта. И я ему сменил тему, говорю: «Давай ты встанешь возле белой стены и повесишь плакат «5 рупий за улыбку». И к нему подходили люди, а он просто фотографировал улыбки… Это получилась лучшая история из того, что мы там сняли.
А что у нас в России с фотожурналистикой, есть ли спрос?
Огромный. Но самое смешное – если ты поговоришь с фоторедактором, он скажет: «Некого посылать». Если поговоришь с фотографом, он скажет: «Негде печататься». У меня есть ощущение, что каждому фотографу надо снимать то место, где он живет. Сейчас дикий спрос на историю России. Вот я был в Томске, где проводил мастер-класс, и пришли ребята со своими портфолио. Вы знаете, какие у них были портфолио? Шри-Ланка, Вьетнам… И ни у кого не было фотографий, снятых на улицах Томска! Ни у одного! Я клянусь, что первый, кто снимет историю про город Томск, опубликует ее, я не знаю, например, в GEO, National Geographic… Люди не снимают Россию, хотя Россия – самая неснятая страна мира.
Сережа, к сожалению, ты не в теме… (Реплика новосибирского фотографа Евгения Иванова – прим автора). Вот тут журналисты скажут о невостребованности своих материалов. Часто ли тебе приходится ездить без задания редакции с уверенностью, что ты сможешь этот материал опубликовать?
«Амбразура», Чечня, 2000Женя, ты путаешь… Чтобы получать задания, нужно сначала самому ездить без уверенности. Раз съездил без уверенности, два съездил, три… А на четвертый ты получишь заказ. Наивно думать, что придет редактор GEO и скажет: «Коля, съезди для нас». Зачем Коля, когда есть я? Пусть Коля способнее, чем Максимишин, но пусть тогда он продемонстрирует сначала, что он умеет. Вот мой дедушка говорил: «Если хочешь взять – сначала дай».
Это речь идет о Москве или о Питере. А что касается провинциальной журналистики…
Вот есть один фотограф, который живет даже не в Брянске, а в каком-то заповеднике. Но он давно и успешно печатается в GEO. Потому что этот фотограф возьмет и снимет историю. Знаете какую? Про колорадского жука! Блестяще снимет! Да много народа, который живет не в Москве, печатается.
Чего тогда не хватает в российской фотожурналистике, чтобы спрос и предложение встретились?
У фотографов не хватает мозгов понять, что не нужна рио-да-жанейра! А те, кого не печатают, может, немножко не так снимают? Надо же еще понять, ДЛЯ КОГО и КАК ты снимаешь… Началась перестройка, и каждый фотограф снял балет, Большой и Малый академические театры, беспризорников, православную церковь, проституток… Про пресс-конференции и митинги вообще надо забыть. Я не люблю снимать то, что мне показывают. Ты приходишь, и «лимоновцы» делают так (вскинул руку в приветствии – прим автора). Вот вся фотография. И сейчас – абсолютный кризис тем. Фотографы не знают, что им делать дальше.
Вот подход к интересам в западной журналистике существенно шире. Посмотрите WORLD PRESS (конкурс фотожурналистики – прим. автора) – в прошлом году там побеждает история про рак груди. У кого из наших фотографов придет фантазия в голову, что это можно и нужно снимать?
Но это же все востребованно ТАМ! Конкретно за ЭТО платят деньги... (Реплика фотографа Евгения Иванова)
Женя, если ты снимешь хорошую историю про рак груди, я тебя лично за руку приведу к Поликанову (директор фотослужбы журнала «Русский репортер» – прим. автора) или к Парфенову (главный редактор журнала «Русский Newsweek» – прим. автора). Вероятность – 90 %, если ты снимешь на уровне, что это будет опубликовано... Журнал печатает истории! Журнал не печатает отдельные фотографии. Ну может, вдруг случится чудо: они пишут статью про ротвейлера, а тут ты со своим ротвейлером.
Как удается не обидеть человека своими фотоисториями?
Чем больше я снимаю, тем больше меня этот вопрос волнует. С одной стороны, снимать человека без разрешения неправильно. Конечно, если ты идешь по улице, видишь забавную сценку, нажал и пошел дальше – это одна история… А папарацтво глубоко аморально. С другой стороны, в фотографии есть две неправды. Первая – кадрирование, т.к. это предполагает выбор, а выбор субъективен. А вторая неправда – наличие фотографа. В физике есть проблема артефактов – мы никогда не знаем, как бы повел себя измеряемый процесс в отсутствие измерительного прибора.
Есть замечательный французский фотограф, который снял серию фотографий, ее потом премировали, как афганцы из Северного альянса убивают талиба. Каждая фотография красива и выполнена графически безупречно. И член жюри рассказывал потом мне: «Мы дали, конечно, приз этой истории, но мы были уверены, что расстреливали для фотографа». Причем не потому, что он это просил, а потому, что он там был. Я снимал в Афганистане и знаю, как они куражатся перед фотографом.
Какие свои истории за последний год тебе особо дороги?
«Чаепитие», Санкт-Петербург, 2003Я могу перечислить свои последние командировки. Я снял утиные бои в городе Павлово-на-Оке. Следующая командировка – в Сараево. Потом – в Армению, здесь три истории было: о сельском празднике, об озере Севан и о русских сектантах. Потом поехал в Ингушетию снимать самый идеальный полк. Мы обратились в Министерство обороны с просьбой назвать самый идеальный полк – такую армию будущего. Они думали месяц. Потом придумали, и я полетел в Ингушетию… Потом – Сингапур, Львов.
Сейчас еду снимать свою историю, под которую выбил финансирование. У нас есть город Енисейск-15, в котором раньше был какой-то гигантский локатор – такой Царь-локатор, как Царь-пушка. А потом военные ушли оттуда, а на их место заселили инвалидов со всего Красноярского края и дали им социальное жилье. И они там живут, жрать им нечего, врачей у них нет, у них есть только полупарализованный гинеколог один на всех. И вот они пилят напильниками этот локатор и продают его на металл. Но это не все еще. Там еще расцвела буйным цветом самодеятельность, и они там все пляшут. Вот я эту историю нашел из Питера.
А были у вас такие работы, за которые было неловко или стыдно?
Окна моей питерской квартиры выходят во двор. И у меня есть сосед-алкоголик. Причем очень странный – утром очень чисто одевается, вроде начальник какой-то, и идет на работу. А вечером пьет с бомжами пиво. И вот он напился страшным образом. Пришла жена, стала уносить его с лавочки, за одежду утаскивать, потом пришла к жене какая-то помощница… И я несколько раз нажал. Потом я скачал эти фотографии в компьютер. А после подумал: «Это ж мой сосед…» и взял все удалил. Как-то показалось мне, что это все неправильно.
И еще у меня бывают постановочные фотографии. Я не буду строить из себя, простите, девственницу – говорить, что их у меня нет. Но каждый раз за них мне перед собой немножко стыдно. Знаю, что сделать постановочную фотографию столь же хорошей, как непостановочную, невозможно. Потому что постановочная фотография всегда от ума, а непостановочная – от живота. В журнал я могу сделать постановочную фотографию, а вот среди того, что я здесь показываю, таких нет. // сообщает НГС |
